- В этом году даже гирлянды не повесили. Укрась квартиру.
- Я вот тут, на настольную лампу, повешу брелок Деда Мороза.
- Так он же тут еще с прошлого года висит.
- Потому что это Дед Круглыйгод.

---

Я многого не умею, чего хотел бы уметь. Я не умею петь, рисовать, писать. Я вообще мало чего умею делать. И я точно не умею адекватно реагировать на хамство. Я просто теряюсь. Но я точно уверен в том, что я ненавижу людей. Я не умею быть грубым. Я не умею оскорблять человека вот просто так. Совсем незнакомого мне человека. Который совсем не виноват в том, что я полная сволочь и скотина. В таких ситуациях я просто торможу. Я не умею варить хороший кофе. Я не умею быть наглым. И иногда мне бывает стыдно за других людей. Я не умею делать оригами. Вкусно готовить я тоже не умею. Вообще почему-то плохие люди не становятся хорошими, а вот хорошие плохими становятся. Я вообще много не умею. И я понимаю, что не все вещи нужно уметь. Но иногда так хочется уметь ответить так, чтобы потом ехать и думать: «Как я его!», а не ехать и, ощущая себя подавленным и чувствуя досаду, думать: «Черт, почему идеальный ответ приходит в голову только потом?».

---

Не успеет упасть снег, как они тут же бегут его пачкать, пачкать, пачкать своими коврами. Все через задницу. Значит, как отметить оба рождества и два новых года – так это всегда пожалуйста. Причем, на рождество нужно обязательно до поросячьего визга и потом по лесенке на четвереньках или уснуть под подъездом. А ковры мы, значит, чистим раз в год. Национальная традиция такая. Люди даже списки пишут. Купить подарки, почистить ковер на снегу, сделать оливье. Какие моющие пылесосы, успокойтесь, я же говорю что это национальная традиция. И примета такая есть – кто не почистит на снегу ковер под новый год – у того ковровые блохи заведутся. Почему именно у меня под окнами? Зрелище, будто инопланетяне на квадратных тарелках прилетали. Хотя, один из них был все же на круглой. Скорее всего, это был какой-нибудь половичек…

---

Мой телефон поет мне о чем-то далеком и медленном. Мне хочется спать. Люди в оболочках своих мыслей. Цена, которую я плачу за скорость и комфорт – это мир вокруг меня. Я смотрю в лица и представляю, какие эти люди на самом деле. Я представляю себе, какими мыслями забиты их головы, и какой мусор они переворачивают в своих головах сейчас. Иногда я прилипаю к окну и замечаю, что куда-то делись предметы и вещи, к которым я привык. Все меняется все уходит. Многое из этого я не замечаю. Многое проходит мимо. Вечереет. Я представляю, что где-то высоко в небе, над скорлупой из туч солнце уходит куда-то далеко за горизонт. И перед тем как скрыться совсем оно посылает свой последний луч, будто прощаясь до завтра. И я думаю о том, что не мешало бы немного снега. Белого снега и желтого песка с зимними деревьями посреди этой бескрайней пустыни. И чтобы ветер…

---

Я ненавижу понедельник. Понедельник ненавидит меня. У нас с ним взаимная неприязнь друг друга. Только ненавидеть меня у него выходит гораздо лучше. Обычно планирование моего дня представляет собой цепочку. Я стараюсь предусмотреть все так, что даже если одно звено выходит из цепи – цепь остается целой. Пожалуй, сложнее всего описать чувство разочарования, когда все валится из рук и ничего не получается. Звенья рушатся одно за другим. Ничего не получается. В итоге вечером я смотрю за этот большой снежный ком, который катится во вторник. Во рту остается только горький вкус неудавшегося дня и поломанная цепочка в руках. Мне нужно написать черным маркером себе на лбу «Я неудачник, я ненавижу понедельник». К среде пройдет.

---

Если я скажу, что писать не о чем, я солгу. Можно подумать, что три года назад было о чем писать. Если я скажу, что в моей жизни ничего не происходит, я снова буду лгать. Можно подумать, что вот тогда происходило, а потом я умер. Дело в другом. Дело в том, что меня теперь вообще мало чего касается на эмоциональном уровне. Писать можно о том, что тебя задевает за душу и заставляет переживать определенные эмоции и чувства. А если ты ко всему привык, то вроде и описать то нечего. Стандартный набор. Это похоже на ежедневник, который отрываешь утром и закрываешь вечером. Все идет по плану, все расписано. Сейчас радость, сейчас усталость, а через час злость, потом удовлетворение. Может быть, я слишком много о себе знаю. Можно даже сказать, что я слишком хорошо себя знаю. Вопросы типа «почему так» уже не возникают у меня в голове. Я просто дышу. Я просто знаю. Или иногда случается так, что я что-то переживаю, но когда дохожу до компьютера и вроде можно уже что-то написать, вот тут я понимаю, что вспышка прошла. И остался лишь пепел воспоминаний. В тот самый момент, когда я смотрю на пустой лист wordа и на умоляюще мигающий курсор, который будто просит меня «ну напиши что-нибудь, хотя бы пару предложений» я думаю, что живем мы мгновеньем. И секунду спустя от пережитых событий (это касается большинства мимолетных событий) через секунду не остается даже ощущений. Просто воспоминания.

---

Странно, но кругом одни лицемеры. Люди говорят мне, что я стал раздражительным. Они правы. Возможно все дело в дожде. Или зиме, которая стоит на пороге, но так и не может решиться войти. Уже который день идет дождь. Медленный и мелкий дождь. Когда я смотрю, на спешащие куда-то, серые тучи, мне кажется, что он никогда не закончится. Дождь будет идти вечно. И осень никогда не закончится. Зимы не будет. А потом не наступит весна и лето. Круглый год будет идти дождь. Будет идти до тех пор, пока все не станут дождем. Я тоже стану дождем. Когда дождь перестает идти, я жду, что вот-вот появится солнце. Я уже начинаю забывать, как оно выглядит и как выглядит чистое небо утром. Эта сырость начинает проникать в меня…

---

- Поздравь меня, теперь я профессионал.
- Поздравляю. И что это значит?
- Мне дали разряд.
- Тоже мне профессионал. Профессионал – это когда ты приезжаешь вовремя утром на работу, чтобы через час поехать в город «по служебным делам». Вздремнуть пару часиков дома, покушать, посмотреть пару серий, потом за двадцать минут решить сами служебные дела и вернуться на работу. И при всем при этом у тебя нет косяков ни с начальством, ни с клиентами.
- Доктор Зло, вечно тебе нужно испортить настроение.

---

Знаешь, люди меня разочаровывают. Я не говорю про всякие там «я рассчитывал на тебя» и всякое в этом духе. Мой гнев, кипевший во мне все эти долгие три дня, пока я учил учебник наизусть, превратился в ненависть. В первый день оказалось, что методический кабинет занимается выдачей недостоверной информации и в процессе экзамена выяснилось, что его вопросы не совпадают с моими, (черт, да там даже темы не совпадают) и я выучил не тот бред. После коротенькой перебранки мне вручили вопросы. Во второй день оказалось, что расписание работы заведующего кафедрой – не расписание заведующего кафедрой, а расписание заведующего кафедрой в параллельной вселенной и он спит в кроватке. Потом был выходной. И вот я прихожу, киплю весь. Обличительную речь заготовил. Я даже рот не успел открыть. А он мне такой «Давай зачетку!» и оценку там малюет. И как его после этого убить…

---

Вот я тут смотрю из окна. Там дерево. Клен. На дереве сидит осень. Совсем желтая осень. Она играет с листьями и пускает ватные пузыри серого цвета в небо. Она совсем ребенок. Ребенок с искренними ясными глазами и рыжими волосами. Еще у нее чистое сердце и теплые руки. Она готовит вкусный кофе утром. Я смотрю на нее и беру один билет до зимы. Я вспоминаю, как я был совсем маленьким. Я помню, как клен, на котором сидит осень тоже был совсем маленьким. Я помню, как этот клен сажали школьники. Тогда они еще были в школьной форме. Я все помню…

Я опоздал на собственный день рождения ровно на час. Я опоздал на собственную жизнь ровно на столько, на сколько можно опоздать, чтобы чувствовать себя совершенно ненужным. Я оттолкнул всех на такое расстояние, на котором можно не поздравлять друг друга с праздниками и не звать куда-то. И когда меня спрашивают, что же я делаю, я пожимаю плечами и говорю, что не знаю. И что самое истеричное, что мне никто не нужен. И теперь я стал понимать тех людей, сидящих одиноко за столиками в полном кафе в девять вечера в субботу и медленно пьющих свой кофе.

Я рад. Я, правда, очень рад, что у всех складывается жизнь. Я очень рад, что все вы движетесь. Я рад, что я движусь куда-то. Я каждый год думаю, о том, что будет дальше. Я складываю пазлы своего будущего цветными картинками. И каждый раз они совсем не совпадают с картой местности. Ландшафт всегда оказывается другим. Только вот я не хочу останавливаться на мелочах и не хочу грузить и жалеть себя. Просто все идет так, как должно…

Я смотрю в глаза осени. В них я вижу себя…

---

Иногда ловлю себя на мысли, что окружающие меня люди – коты. Я вообще не в восторге от кошачьих. Когти, шершавые языки и привычка тереться под ногами, издавая непонятные звуки. Еще они смотрят так, будто я понимаю, что им нужно. Пока я хожу, они заняты своими делами. Как только я сажусь – они тут как тут. Непременно начинают тереться возле меня. Медом тут намазано. И чем больше я занят, тем больше их становится. Они сидят рядом и молчат, смотрят в окна или на тень от лампы на потолке, или не молчат, или чистят шерсть, или играют с клубком. Когда молчат еще куда ни шло. Когда не молчат – все намного сложнее. Они рассказывают мне о чудесных противоблошиных ошейниках, чудесных шампунях от которых блестит шерсть, о кошачьем корме с настоящим мясом, о котятах, иногда о мышах, о вкуснейшей сметане (рыбе) которую им удалось утащить сегодня со стола у хозяйки, о своих весенних похождениях в марте и еще о многом. Я думаю, что они говорят об этом, в противном случае это вообще теряет всякий смысл. На самом деле я не понимаю, что они пытаются сказать на своем кошачьем языке. Я лишь изредка поворачиваюсь в их сторону и так понимающе машу головой. Еще есть коты, которые приходят, садятся на задницу и начинают мяукать, драпать когтями мне ногу и нагло смотреть в глаза. Этим точно что-то нужно. Непонятно что, но что-то нужно. Но тебе не стоит рассчитывать на них. Как только кто-то из этих плюшевых мешков тебе понадобится – шиш кого найдешь. Значит, мы кошки. Значит, гуляем где хотим и когда хотим. Значит, мы птицы вольные, но ты можешь погладить мне спину.

Она вспомнила о своем образовании психолога или кого-то там еще. Она с умным видом говорит мне, что это все от того, что котам уютно со мной. Говорит, что коты всегда спят на теплом месте в доме. Она говорит, что коты тянутся ко мне. Я говорю ей, что я не диван, чтобы быть уютным. Я говорю, что коты тянутся еще и к больным людям. Она смеется и покрывается шерстью, садится рядом и играется со своим клубком. Я пытаюсь выставить ее и клубок в коридор. Ничего не помогает. Потом она говорит, чтобы я убрал ту фотографию с большими глазами. Она говорит, что она страшная.

Иногда ловлю себя на мысли, что окружающие меня люди – коты. Редко кто-то из них окажется собакой. Доброй или злой, но собакой. Собакой с нормальным языком и когтями. Собакой, что ляжет где-то рядом, и ничего не будет говорить. А если и скажет, то скажет непременно то, что нужно сказать. И ты прекрасно поймешь, что она хотела этим сказать...

---

Уже почти осень. Уже почти холодно. Лето ушло. И все, что остается – лишь воспоминания. Гаснущие воспоминания и смывающийся загар. И все же эти гаснущие крохи иногда заставят улыбнуться. Все чаще становится пасмурно. Сезон дождей приносит теплые свитера. Дожди смывают алкоголиков с лавочек. Северный ветер уносит их песни на юг. Но весной они обязательно вернутся, если скворечники не уберут дворники. Скоро начнется листопад. И каждый год я думаю, что утром я буду сбегать с работы с кружкой крепкого кофе. Я думаю, что туманным утром будет замечательно закутаться в теплый свитер на лавочке, курить и пить кофе, слушая музыку или разгуливая между кипами мыслей. Сидеть пока меня не найдут. А они обязательно найдут.

---

Я уже не помню, что было раньше: не то я сначала начал говорить, что я очень болен и никуда не пойду, и только потом заболел, или я сначала заболел, а уже потом начал всем говорить, что никуда идти не собираюсь.

Около часа ночи на пороге появился брат в сопровождении некой особы женского пола. У меня где-то около 38. Мы с матерью на кухне пьем кофе. У меня озноб. Они уходят в комнату к брату мимо нас. Мать спрашивает у меня:
- Кто это? И что здороваться уже не нужно?
- Это самка дибилоида горного. Ты же знаешь. Кэпки, сэмки, спортивные костюмы и туфли. Какой сам – такие и девушки.

На самом деле люди используют слишком много слов, чтобы передать другому человеку то, что он и так знает.

Она говорит, что я слишком негативно отношусь к людям. Еще она говорит, что я поврежден. И тут я говорю сам себе у себя в голове: «Поврежден!». Теперь мне бы следовало пойти в комнату, достать ежедневник и поставить галочку напротив пункта «Подсадить мать на Хауса». Следующим пунктом будет выработать у нее интернет зависимость. В этом направлении уже ведутся работы. Она уже проводит в интернете более двух часов в день.

Как-то брат, находясь в «легкой эйфории», не вписался в дверь к себе в комнату и выбил стекло. Как-то я решил подколоть его и захлопнул ему дверь. Дверь заклинило, и она не открывается. Теперь к нему в комнату можно только пролезть сквозь дверь. Как раз в том месте, где раньше было стекло.
Мать говорит, что если ей нет восемнадцати, то это плохо. Еще она порывается спустить ее по лестнице. Я предлагаю отправить вслед за ней и брата. Все что мы делаем, так это спорим, кто из нас более поврежден…

---

Странно просыпаться утром под возгласы «Уколи меня, я на работу опаздываю». И первое, что бросается в глаза, когда ты их открываешь – шприц и задница…

---

До Киева выспаться не удалось. Таможни, границы и полоскуны не давали спать. Вообще полоскуны – это страшные существа, любят проточную воду, страдают недержанием. Поезд прибывал в Киев в восемь утра. Так вот эти полоскуны начали купаться в четыре утра. Все бы ничего, если бы наши места не находились в непосредственной близости к месту их обитания.

Шесть часов до следующего поезда. Камеры хранения. Обменники. Обед. Справочная на вокзале, где тетка сняла с нас пять гривен. Мы так и не поняли за что. Магазин. Магазин. На улице было жарко, и мы скрылись в магазине. Большой такой магазин. Стоим мы, значит, около холодильника с пивом. Кто-то в телефоне ковыряется, кто-то читает этикетки на пиве. Подходит дед. Просит рассказать ему, где у нас тут говядина лежит. Вежливо объясняем пенсионеру, что понятия не имеем. Дедуля не унимается, доказывая, что мы бездельники и никчемные продавцы. Объясняем дедушке, что мы тут не работаем и от греха подальше скрываемся в молочном отделе. Дед настиг нас в хлебобулочном, обозвал нас лжецами. Сообщили деду, что мы сегодня увольняемся. Дед не поверил и пригрозил, что сейчас будет искать менеджера, чтобы пожаловаться на нас. Я уже почти поверил, что я тут работаю и отправил деда в какую-то сторону, уверив его, что говядина лежит именно там.

За окном ускоряясь, поплыл Киев. Полупустой вагон. Всего пять пассажиров вместе с нами. Проводник заснул сразу, как только выехали из Киева. Три часа дня. Я смотрел на окно и думал, сколько же лет этой слюне, которая засохла на стекле. Вагон качало. Матрацы падали с третьих полок в проход. Казалось, что так и было задумано. Это не смущало проходящих транзитом через наш вагон проводников соседних вагонов. Они просто перешагивали через них. Начальнику поезда положено было на них становиться. Так продолжалось, пока мы в поисках пива, не сложили все матрацы на свои места. Руководствуясь пословицей про спящего медведя, мы за пивом и чаем ходили в соседний вагон. Первое, что бросалось в глаза, когда я выходил в тамбур с сигаретой – отсутствие привычных пепельниц. Хотя места их привычного обетования можно было легко вычислить по следам свежей краски. На двери скотчем прилеплена бумажка «Не плевать, бычки не кидать, пепел не трусить, не курить!!!» Ближе к десяти часам вечера проводник пропал в неизвестном направлении. Мы даже стали переживать. Периодически новые пассажиры приходили к нам с соседних вагонов. Однажды мы его застали в соседнем вагоне в купе проводника, когда пошли за очередным пивом. Он даже признал нас. Это стало понятно, когда он сидя сделал обнимательный жест. У него не вышло, и ему пришлось ограничиться «Так это же ребята с моего вагона! Там все в порядке? Никто меня не ищет? Вы следите там за обстановкой?» Естественно, что никаких санитарных зон до самого Симферополя у нас не было, что очень нас радовало. На одной из ночных станций проводник забыл кто мы такие. И начал допытываться ответили ли мы за свои «масти». Он ответил за них на зоне. После тщательного изучения «масти» обнаружились только у одного из нас. Утром проводник был уже на посту. В коротеньких шортиках и шлепках на босу ногу он рассекал по вагону, разнося чай. На его спине красовались царапины от женских ногтей.

Добраться до Гурзуфа можно было тремя возможными вариантами:
1. Отправиться по самой длинной троллейбусной линии (86 км.) на троллейбусе Шкода 9ТР (черт знает, какого года выпуска) за 13 гривен.
2. Поехать с сомнительным типом за 300 гривен.
3. Поехать на маршрутке за 17 гривен.
Третий вариант оказался самым приемлемым по времени и деньгам.

Гурзуф радовал нас закрытыми ведомственными пляжами, жильем за 6 у.е. в сутки с удобствами. Пить оказалось намного дешевле, чем есть. Вообще оказалось, что это семейный курорт. К двенадцати на набережной можно было найти только таких же как мы, либо сотрудников правоохранительных органов, которые смотрелись довольно контрастно по сравнению с «домашними». Зато море было чистым и было тепло.
Где-то на третий день патрон втюхал нам бутыль вина. Приятный сладковатый вкус. Полная луна, висящая над гладью воды. Теплый ветерок с моря. И ощущение гальки под пятью точками. Довольно сомнительная разновозрастная компания. Лишенный всякого смысла разговор, который я по соображениям этики игнорировал. На утро больная голова и больные желудки у всех.

А еще радовали бабули, которые пытались впарить нам «домашний сыр». Я так и представлял себе бедных коровок, пасущихся высоко в горах или на пляжах.
Вообще постоянно кто-то пытался что-то впарить. За сумасшедшие деньги. Помидоры я покупал на местном рыке на 0,5 у.е. за кг. дороже, чем дома.

Патрон говорит, что татары отлично маринуют собак на Ай-Петри. На мой вопрос «Кого-кого?», он говорит, не думаю ли я, что они там баранов разводят.

Еще, катались на такой высокой штуке. Пока, я висел вверху лицом вниз, когда грузились пассажиры внизу, мне показалось, что смерть моя близка. А когда оно стало крутиться, и кровь прильнула к лицу и стали неметь ноги, я подумал «Так вот почему мне нельзя быть пилотом». А сосед всю дорогу орал что-то вроде «Я хочу жить».

Вообще осталось масса всяких разных впечатлений. Возвращаться не хотелось. Отдыхать - не работать.

По дороге обратно оказалось, что курение в общественных местах запрещено. И курить в поезде тоже нельзя. И на вокзале курить тоже нельзя. Курить приходилось на станциях вместе с проводниками, нервно оглядываясь по сторонам.

---

Зачем, зачем я это сделал? Она грызет яблоки. Это уже пятое. До этого она сгрызла перец и морковь. Еще она не может сидеть на месте. У меня уже голова болит от этого тра-та-та-та. Она бегает из комнаты в комнату. У нее эйфория. Я продумываю план, как запихнуть ей в яблоко валерьянки. Можно было бы и диазепам, но его нет. Вообще это напоминает аккупацию. В принципе, я догадывался, что родителям нельзя показывать сайт одноклассники. Теперь, значит, она от моего имени строчит сообщения своей первой любви. Значит, выглядит это так, что я пишу сообщения какому-то пятидесятилетнему мужику. Я придурок…

---

Люблю вас всех...

---

Потом был снова понедельник. Похмельный понедельник, от которого пересыхает горло и больше не хочется курить. Больше не хочется никогда курить. Понедельник с жуткой изжогой. Было часов двенадцать дня, когда я все же дошел до работы. Кажется, я еще был не совсем трезв. Так ненавидеть себя могу только я. Так ненавидеть себя я могу только после твоего Дня рождения. Ты заставляешь меня петь на ночных пустых улицах. И у тебя никогда нет денег на такси. Убить себя я хочу только в понедельник.

Сегодня я передал дела. Половину завтра я буду консультировать кого-то там еще. А ночью в два часа поезд на Киев, потом на Симферополь, потом еще куда-то. Я точно не знаю. В общем, отпуск у меня. Море у меня. И ты будешь доводить меня до бешенства пятнадцать дней…

---

Мне постоянно пытаются впарить какую-то совершенно ненужную мне хрень. Я ему говорю, что мне билеты нужны, а он мне - «Чудесные фотографии вокзала». На кой мне нужны фотографии. Билеты мне, билеты нужны. А он говорит, что есть подробная карта Украины.
Кто-то из этих, у которых все дороги вымощены благими намерениями и заботой, которые непременно ведут в ад, жужжит у меня над ухом. Они вообще как мухи. Назойливые такие. Что-то жужжат, а я ничего не понимаю. Ну нет, ты понимаешь, твой брат в КПЗ. Билеты, билеты. Нужно срочно валить из этого места. З-з-з-з. Не то, что бы я такая сволочь. Я скорее куча навоза, над которой кружат мухи, и мне все равно как-то. О, великая куча, скажи, что же нам делать. Я понятия не имею. Я вообще разговариваю с теткой из другой страны, пытаясь узнать цену на билеты. Черт, она говорит на украинском. Ничерта не понимаю. З-з-з-з-з….

---

Вторник – день мести за понедельник. Нужно обязательно проспать. И потом всех убить. Быстро. Иначе они, как головы у Горыныча, если медленно – две вырастает. Особенно убить автобус и дождь…